«Мы хотели вернуться в Ленинград, не предполагали, что город будет в кольце»

«Летом 1941 года родители отвезли меня в Кингисепп, на дачу к друзьям. Когда известие о войне облетело Советский Союз, за друзьями родителей должна была приехать машина (глава этой семьи работал секретарем горкома). Меня они решили взять с собой. Нас было четверо детей, в тот день с утра мы «сидели на чемоданах», я надеялась, что к нам приедет мама и заберет меня домой», – так вспоминаются первые дни войны Валентине Михайловне КЛАВЕН, председателю Совета ветеранов Первомайского поселения.

Ее мама – Елена Васильевна Мурашова с младшим ребенком на руках все же появилась на даче, и они успели на последний поезд, отправлявшийся в Ленинград. Поезд брали штурмом, маленькую Валю кто-то затащил в вагон через окно, а Елена Васильевна с сыном стояла на подножке. Поезд тронулся, а через какое-то время железнодорожную станцию разбомбили…

– Детство у меня было сложное, родители развелись и никак не могли решить, с кем должна остаться я, часто спорили. Конечно, я осталась с мамой, но продолжала общаться с отцом, – говорит Валентина Михайловна. – Родители были совершенно разными: отец – Михаил Васильевич Петров был старше мамы на 18 лет, за его плечами – два высших образования, а мама – молодая, красивая женщина. Папа много работал, я часто бывала у него в кабинете, помимо большого рабочего стола там стоял и маленький, за которым я рисовала. Папа любил читать, много знал, разучивал со мной стихи Лермонтова. До сих пор помню эти строки.

Еще до войны я заболела скарлатиной, лежала в больнице. Хорошо запомнила, как ко мне пустили маму, у нее в руках был горшок с незабудками… Она гладила меня по голове, общалась с другими детьми, раздавала всем фрукты.

В 1939 году мама вышла замуж во второй раз, родился мой брат Саша, к началу войны ему было всего полгода. В блокаду Сашин отец погиб.

Когда мы вернулись в Ленинград из Кингисеппа, соседи разъехались, мы остались в коммунальной квартире одни. Света, воды, отопления, еды не было. Брату мама варила кашу из косметической пудры, в ее состав входила маисовая мука. А кусок хлеба, который выдавали, мама сушила, затем молола, превращая в крошки, и выдавала Саше по чуть-чуть. Пока он собирал в тарелке крошки, молчал, а затем плакал, прося кушать. Я была взрослее, я не просила еду, но кушать хотелось. Пока родители жили вместе, папа дарил маме украшения, в блокаду она меняла их на хлеб в булочной. Помню, у нее был красивый браслет – змейка со сверкающими камушками в глазах. Я просила маму это украшение оставить, но она сказала: «А ты кушать хочешь? Тогда пойдем». Она всегда брала меня с собой в булочную. За украшение мы получали буханку хлеба. Помню еще школу возле Мариинского театра, туда собирали детей разного возраста, с нами разговаривали, нам читали, что-то рассказывали, а потом наливали блюдце каши из чечевицы.

Однажды мама оставила нас с братом дома вдвоем, в буфете на верхней полке лежало 375 граммов хлеба – наш тройной суточный паек. Я решила отломить немного, потом еще немного, в результате остался жалкий мякиш. Когда вернулась мама, она не кричала, но с грустью сказала: «Ты съела хлеб мой и брата – это очень плохо. Мы можем умереть без света, тепла и хлеба, ты останешься одна». Мне было так скверно, лучше бы мама наказала меня…

Однажды ночью в квартире раздался звонок, заехал брат нашего соседа – Федор Шальнов, который работал на военном заводе. Он хотел узнать о судьбе своих родственников. Увидев нас, холодных, голодных, развязал свой вещмешок и достал оттуда буханку хлеба, банку консервов, кусок сахара...

В первую военную зиму стояли сильные морозы, в домах замерзла вода. Мы жили на Лермонтовском проспекте, рядом с Мариинским театром, а за водой с мамой ходили на Неву к мосту лейтенанта Шмидта. На санки ставили бидон и большой чайник. Дороги не чистили, были только тропинки, мы, укутанные теплыми вещами, еле пробивались, дорога казалась бесконечной. У проруби всегда было много людей, кто мог сам набирал воду, ложась на лед и черпая ее, а кто не мог, просил других зачерпнуть ему воды. Иногда у проруби дежурили военные, которые помогали обессиленным горожанам.

Когда начинались бомбежки, мы несколько раз уходили в бомбоубежище, там не было домашних условий, поэтому приходилось брать с собой какие-то детские вещи, продукты, воду. В мои обязанности входило нести горшок, туалета там тоже не было. А несколько раз бомбежки мы пережидали дома, когда не было сил куда-то бежать. Мы втроем ложились на кровать, укрывались одеялом и ждали. По звукам я определяла: зенитка, самолет, бомба… В такие минуты я маме говорила: «Давай хлеб съедим, вдруг в дом попадут, а он останется несъеденным». Мама возражала.

Мы могли выехать из Ленинграда раньше, но из-за боязни эпидемии всем детям делали прививки, мне тоже сделали, организм не справился, и я тяжело заболела. Думали, не выживу. Позже мы все-таки уехали, потому что брат был совсем плох.

Валентина, Саша и их мама Елена выстояли в те страшные годы. Валентина вышла замуж, с мужем – Альбертом КЛАВЕНОМ они вместе уже более 60-лет, воспитали детей, внуков, правнуков. На днях Валентина Михайловна отметила свой 87-й день рождения. Диву даешься, как в таком возрасте она остается активной, инициативной, жизнерадостной. Хочется пожелать ей и ее семье крепкого здоровья, счастья и еще много-много поводов для радости и улыбок.

Наталья РОСТОВА