Мы – дети военного времени – взрослели рано...

В Выборгском районе сегодня проживает свыше 7000 человек, относящихся к категории «дети войны» (родившиеся в период с 22 июня 1928 года до 3 сентября 1945 года). Конечно, в силу возраста они не воевали, но война навсегда отложилась в их памяти.  Рассказы детей войны, теперь уже солидных, убелённых сединами ветеранов, помогают сегодня нам, знающих о тех временах только по книгам и фильмам, понять, насколько же трудно было выстоять стране в годы великих испытаний, оценить значение подвига наших соотечественников.

Клавдия Шевченко: «Трудились при свете луны»

Хорошо известная многим жителям Выборга Клавдия Васильевна Шевченко, почётный ветеран Ленинградской области, многолетний председатель совета ветеранов работников почтовой связи Выборга и района, в годы войны жила в Рязанской области, в деревне Победа. Там не было ни радио, ни света, а единственный на четыре деревни, включая Победу, телефон находился в нескольких километрах – в сельсовете.

Клавдия Васильевна вспоминает, что весть о Победе привёз гонец, прибывший из сельсовета верхом. Клаве поручили сообщить радостную новость землякам и она, босоногая, обежала всю деревню, даже поранилась где-то, но на такую мелочь разве станешь обращать внимание, когда такой день?

Но это был уже 1945 год, а до того была работа, работа и работа.

– В 1941 году мне исполнилось 11 лет, нас первое время берегли от тяжёлых работ. Я была звеньевой, чем очень гордилась. Вставала в пять утра, бежала будить своих сверстников, чтобы не проспали на прополку. Мы помогали нашему колхозу «Путь Ильича», работали в поле, а по вечерам при свете керосиновой лампы вязали носки и однопалые перчатки (однопалые, чтобы зимой было удобно нажимать на спусковой крючок – прим. авт.).

Летом пололи, косили, возили на телегах снопы, выращивали табак – ухаживали за рассадой: поливали, прореживали, проветривали, убирали и отвозили на железнодорожную станцию Александро-Невское, это 25 километров от деревни. Случалось, и ночью трудились – при свете луны.

Дорогу к станции Клавдия Васильевна запомнила хорошо. Однажды, перед посевной, председатель колхоза собрал школьников и попросил помочь хозяйству. С транспортом было неважно, а на станцию пришли семена пшеницы и ржи. Как быть? А вот как. Школьники рано утром, часов в пять, отправлялись в пеший путь до станции. Сама по себе такая прогулка для ослабленного недоеданием организма – нагрузка приличная, а ведь идти приходилось по распутице, выбирая сухие места.

И такой же путь – назад, ещё 25 километров, но уже не налегке, а с грузом. Связывали друг с другом пару мешков, один за спину, другой – через плечо, всего получалось килограммов 20, и отправлялись обратно, отдыхая по пути.       

Но, пожалуй, ещё труднее было сообщать односельчанам о гибели родных на фронте.

– У нашей соседки, тёти Кати, смертью храбрых погиб муж – Александр Иванович Митронов. У них было пятеро детей. Извещение принесли нам, может, потому, что наш дом был крайним в деревне. Я сходила к соседке, сказала, что моя бабушка её зовёт.

Тётя Катя пришла. Бабушка издалека начала разговор. Когда сказала о гибели мужа, Катя упала в обморок, мы – за нашатырь. Очнулась, бабушка говорит: «Ничего, выживем». Тётя Катя побрела домой. А мы потом всегда им помогали, я носила молоко, считала это ответственным для себя делом.

Галина Михалева: «Нас ждала вторая Хатынь»

Галина Сергеевна Михалева (в девичестве Козлова) в 1941 году жила в деревне Курбаново Ярцевского  района Смоленской области. Отец Галины умер еще до войны, а два старших брата ушли к партизанам. Деревня находилась по обе стороны от большака, а рядом проходила трасса Москва-Минск, по которой беспрерывно в сторону советской столицы двигались немецкие войска, даже на ту сторону дороги было сложно перейти.

Оккупанты периодически появлялись в Курбанове, тогда местным жителям приходилось переселяться на улицу. В феврале 1942 года их деревня, вспоминает Галина Сергеевна, могла стать второй Хатынью.

– Партизаны обстреляли фашистов, которые ехали на санях по зимней дороге, несколько человек погибло. К нам на следующий день, 5 февраля, пришли каратели. Как рассказывала мне мама, день выдался солнечным и морозным. Жителей согнали в овин, перед этим некоторых застрелили. Одна наша старенькая родственница вышла к карателям с иконой, просила не жечь дом, но мольбы не помогли. Её убили, а потом должна была настать и наша очередь.

Мы стояли в одном конце овина, каратели – в другом. Жители молчали, понимая, что их ждёт. Но гитлеровцы устроили что-то вроде совещания и даже стали голосовать, поднимая вверх автоматы. В итоге всех отпустили, но деревню сожгли. Первую ночь мама, я и брат с сестрой провели на пепелище, сидя на горячих кирпичах, чтобы не замёрзнуть, – говорит Галина Михалева.

Из Курбаново семья Козловых перебралась к родным в соседнюю деревню Крапивка, а в марте 1943 года многих местных жителей доставили в Ярцево там погрузили в вагоны для скота и отправили в Белоруссию.

– До Ярцево шли 10 километров пешком. Охранники, собаки. Тех, кто уже не мог идти, пристреливали на месте. Я тоже была обессиленная, меня буквально тащили под руки. Приехали в Рогачёв. Сестра заболела тифом, её поместили в тифозный барак, где солома шевелилась от вшей. И мама её выкрала, сестра осталась жива, – рассказывает Галина Сергеевна.   

Через некоторое время вывезенных из Смоленской области стали распределять по окрестным деревням. Козловы попали в деревню Миньков. Конечно, отдыхать не приходилось, наоборот, Галине хозяйка Варвара поручала чёрную работу. А вот муж Варвары, Алексей, наоборот, относился к девочке с сочувствием.

Домой, на Смоленщину, вернулись уже после освобождения, в 1944 году. Ехали неделю, с пересадками, на платформах, на которых перевозили каменный уголь, по пути купались в Днепре.

Деревню Курбаново после войны восстанавливать не стали, пришлось поселиться в уже знакомой Крапивке, где жили в землянках, словно кроты. Голодно, приходилось пахать на коровах, а то и самим запрягаться в плуг. Мужчин после войны было мало, так что все тяготы по восстановлению сельского хозяйства взяли на себя женщины.

Зинаида Наследскова: «Мы помогали не ради гостинцев»

– Когда началась война, мне было 4 года. Папа – Иван Васильевич Стуколов – ушёл на фронт. Помню, как провожали его на станцию Фирово, в 10 километрах от деревни. Папа всю дорогу нёс меня на плечах, говорил, как любит меня, а я его просила: «Только вернись скорей!». (Увы, пожелание девочки не сбылось – отец пропал без вести – прим. авт.).

Наша деревня Жары находилась рядом с военным аэродромом, и военные часто просили нас помочь. Они рубили ветки и сучья, видимо, для маскировки, а мы, дети, относили на аэродром. В благодарность нас угощали сахаром или пряниками. Но, конечно, мы не ради гостинцев помогали.

И дома хватало забот. Мама трудилась на лесозаготовительном пункте, сильно уставала. Мы, пятеро детей, старались помочь: рубили дрова, пололи грядки, носили воду, – перечисляет Зинаида Ивановна.

Ещё одно воспоминание. В воздухе в ходе схватки столкнулись и рухнули на землю советский и немецкий самолёты, совсем недалеко от дома Стуколовых. Мама работала на огороде. Зина вместе с двухмесячным братом-младенцем Толиком стояла у окна.

Взрывная волна вышибла стекло, девочка упала, а брата отшвырнуло в сени. К счастью, всё обошлось, хотя в дальнейшем Анатолий всю жизнь испытывал проблемы со зрением, возможно, именно из-за этого случая.

Особых развлечений у детей военной поры не было. «Из игр – лапта, куклы – самодельные. Деревяшка, глазки нарисуешь карандашом, брови сажей намажешь, волосы – изо льна», – отдаётся воспоминаниям Зинаида Ивановна. Жили голодно, выручали козы и подножный корм. По весне подкапывали прошлогоднюю картошку, летом собирали ягоды и грибы. Так и жили.

Юлия Забавичева: «Папа расписался на рейхстаге»

Юлия Фёдоровна родилась ровно за год до начала Великой Отечественной войны. А 22 июня 1941 года семья Бережных отмечала день рождения младшей дочки. На кубанском хуторе Ангелинский собрались гости, но праздничное застолье было прервано визитом нарочного, сообщившего тревожную весть и  предложившего прервать веселье.

Фёдор Бережной, отец Юлии, ушёл в армию и сражался недалеко от родных мест. Хутор в 1942 году заняли немцы. К местным они в принципе относились неплохо, хотя жителям пришлось освободить для захватчиков свои дома и оборудовать землянки.

– В нашем доме жил офицер, начальник штаба. Он говорил, что я напоминаю ему дочку, которая осталась в Германии, – говорит Юлия Фёдоровна. Немец даже угощал девочку хлебом и шоколадом.

Однажды в хутор, будучи в разведке, заглянул отец Юлии. Уж очень хотелось навестить семью. Незамеченным остаться не удалось, и Бережные объяснили немцам, что это пришёл их родственник. Оккупанты не поверили, так как сходство Юлии и папы было очевидным. Но начальник штаба приказал отпустить задержанного. Возможно, снова вспомнил о своей дочке в далёкой Германии.

Фёдор Бережной дошёл до Берлина, оставил свой автограф на рейхстаге. В начале 60-х Юлия работала в группе советских войск в ГДР, бывала в Берлине, осматривала рейхстаг, но, конечно, найти роспись отца не удалось.

После освобождения мужчины постепенно стали возвращаться с фронта. Понятно, вернулось меньше, чем ушло когда-то. А для тех, кто уцелел, хуторские женщины наварили самогона. Мужики гуляли около месяца, пока слабый пол не сказал: «Хватит, пора работать!»

Работы хватало и взрослым, и детям. Хуторских мальчишек и девчонок собирали в просторной избе, где было организовано что-то вроде круглосуточного детского сада, только без воспитателей и прочего персонала. Вечером с полей возвращались усталые женщины, кормили детей и тут же валились спать, будто проваливались куда-то. Рано утром – снова на работу.

– Мама просила меня подоить корову, я старалась, но больше одного литра надоить не могла, совсем же ещё маленькая была, лет 7. Мама вечером приходила и доила снова. Хозяйство у нас было большое, скотина, сад, но жили после войны всё равно тяжело. Ведь приходилось многое сдавать в колхоз «На страже Ильича», государству. А в 1947 году разразился большой голод. Позже переехали в станицу Красноармейская, тогда уже стало полегче.

Галина Никифорова: «Ни о чём не жалею»

В Кировской области, где в войну жила Галина Феофановна, немцев не было. Но однажды недалеко от деревни, где Галина жила вместе с братьями и сёстрами, пролетел вражеский самолёт. Мама Гали расплакалась, но не от испуга, а потому что подумала о муже, Феофане Никитиче Жолобове. Как он там, на фронте, жив ли?

Феофан Жолобов ушёл на войну в конце 1941 года. Семья его жила трудно, как и все остальные тогда. Голодали, трудились, дети брались за взрослую работу. Однажды брат Галины рубил дрова и угодил себе по руке. Хотя Галя и была совсем маленькая, но догадалась закрепить под окровавленными, почти висевшими на коже пальцами дощечку, а врачи вовремя пришли на помощь.

Жили, конечно, впроголодь. «Я помню, что папа вернулся с фронта и привёз в подарок баночку с сахарным песком. За время войны я уже забыла его вкус», – говорит Галина Феофановна. В 1946 году отец завербовался и вместе с семьёй уехал в Выборгский район, в Большой Бор. По пути пала корова, и мама Галины сильно сокрушалась. Но это было ещё не горе.

Уже в Большом Бору у Жолобовых умерла младшая сестра – Светлана. От постоянного чувства голода она буквально съела пальцы на руках, искусав их до кости.

– Сажали картошку, ели лебеду, крапиву, питались, чем придётся. Родители нашли работу в Выборге, пилили дрова для госпиталя. И там я впервые смогла наесться. Вкус гречневой каши с печёнкой и компота, которым там угощали, помню до сих пор, это ни с чем несравнимо, – признаётся Галина Никифорова. Сердобольные поварихи давали девочке еду и с собой.

Галине пришлось рано начать работать. Сперва помогала маме в кочегарке, а когда та слегла в больницу, девочку оформили официально. В кочегарке, которая находилась у Батарейной горы, в школе механизации, девочка отвечала за два котла, загружала уголь, убирала шлак. Приходили на помощь молодые ребята, будущие механизаторы, но, в основном, Галя трудилась самостоятельно.

После ночной смены шла в школу. Сосредоточиться на учёбе при таких условиях было сложно, но Галина старалась. А если иногда засыпала на уроках, учителя относились с пониманием. Помогала Галина маме, когда та работала дворником.

– Детства у меня не было, – соглашается Галина Феофановна. – Зато у меня дети, внуки. Ни о чём не жалею и духом не падаю.

Велий Псарёв: «Корове нужно поставить памятник!»

Старый глинобитный дом, который по воспоминаниям Велия Тимофеевича Псарёва, ещё в 19 веке построил его прадед, возможно, спас жизнь их семье. Вражеские бомбардировщики летели на Сталинград, транзитом через Колпнянский район Орловской области, в том числе и через деревню Кутузово, где жили Псарёвы.

Кто-то из немцев мог сбросить пару бомб и на Кутузово. Псарёвы прятались в подвале дома. Позже он сгорел от артиллерийского снаряда.

– Полтора года мы находились в оккупации. Когда наступали наши войска, немцы спешно переселяли нас в другой населённый пункт, вероятно, опасаясь, что мы поднимем восстание и поддержим наступление. Деревня ведь большая – 150 домов. Так мы несколько раз запрягали в телегу корову и ехали, куда указывали немцы.

Если в Кутузово был свой огород, то во временном месте проживания мы буквально побирались. Хорошо, что корова была не только транспортом, но и выполняла свои прямые обязанности. Можно сказать, корова-кормилица. Во многом за счёт её и выживали. Памятник ей нужно поставить!

Я хорошо помню День Победы. У кого-то в нашей деревне было радио с наушниками, вот так и узнали. А во время оккупации мог погибнуть мой старший брат Вениамин. Он находился у немецкой полевой кухни и в разговоре с женщиной, которая там работала, сказал что-то дерзкое в адрес фашистов. Фриц, который там был, видимо, понимал русский язык, схватил оружие и погнался за братом.

– Вениамин заскочил в избу к бабушке, та спрятала его в подполье печки. Немец обыскал избу, но брата не нашёл. Уже позже всё же встретил его в деревне, но ограничился мощным пинком, от которого Веня пролетел несколько метров. Мама радовалась, что не убили.

Сильно голодали и во время войны, и после. В пищу употребляли и крапиву, и лебеду. А от лебеды, если её постоянно есть, почему-то опухает лицо. Помню, папа поехал в район попросить какую-нибудь помощь. Зашёл к какому-то начальнику, а тот говорит: «как не стыдно просить с таким пухлым лицом? Когда недоедаешь, лицо должно быть худым, осунувшимся», – передаёт рассказ отца Велий Тимофеевич.

Тимофей Стефанович ответил: «Ты бы посидел на лебеде. Какое у тебя будет лицо?»

Супруга Велия Псарёва, Клавдия Борисовна, тоже ребёнок войны. Воспитывалась в детском доме на Вологодщине

Интересно, что изначально Велий носил имя Вильгельм. Но с началом войны иметь немецкое имя стало если не опасно, то как-то позорно. Вот братья и переименовали Вильгельма в Велия. Позже коллеги из Суоми (Велий Тимофеевич работал в системе электросвязи) не раз спрашивали, нет ли у него финских корней?

– Но у них есть имя Вилий, а я – Велий, – с улыбкой объясняет ветеран. 

Сергей КАРСАКОВ