КИРИЛЛОВСКИЕ. АПОЛЛИНАРИЯ ИВАНОВНА

(Начало в № 1)

Сегодня я хочу рассказать читателям об Аполлинарии Ивановне Кирилловской, жене Николая Павловича. Имя ее, своей любимой Полюшки, он повторял в бреду, находясь в ленинградском госпитале после тяжелейших ранений, полученных в боях под Выборгом в июне 44-го… Проводив мужа на фронт, Поля осталась с семью детьми … 

Будь здоров, малыш!

Она была четвертым ребенком в большой семье. Ответственная  и обязательная, с удовольствием помогала матери по хозяйству, охотно нянчилась с соседскими малышами. Ее мама, Евдокия Михайловна ЧЕРЕПАНОВА, была повитухой, причем потомственной.  

Надо сказать, что повитухи в русских селах и деревнях пользовались большим уважением. Присутствие повитухи на свадьбе считалось хорошим знаком, потому что любая свадьба – это рождение новой семьи. Она благословляла молодых на счастливую жизнь; в ее обязанности входила и подготовка невесты к брачной ночи: водить в баньку, парить, купать в особых травах, с приговорами. Считалось, что после таких обрядов дети рождались желанными и здоровыми!  

Вплоть до середины прошлого века в деревнях женщины рожали дома, прибегая к помощи повитухи. Ее миссия заключалась не столько в принятии родов, сколько в дальнейшем уходе за роженицей и новорожденным. Здесь тоже были свои ритуалы: повитуху звали  в дом тайно, опасаясь прямо излагать свою просьбу; к дому роженицы надо было идти только задними дворами… Для ускорения родов расстегивали ворот рубахи, снимали кольца, серьги, развязывали узлы, расплетали роженице косы. Отпирали все замки в доме, открывали заслоны печей, ворота: ведь если все открыто и развязано, то и роды «развяжутся» скорее.

На протяжении всего процесса повитуха была рядом. Пуповину новорожденному перевязывали ниткой с волосами матери, чтобы связь между ними, по народному поверью, оставалась на всю жизнь. Новорожденного пеленали, но заворачивали не в пеленки, а в отцовскую рубаху, причем эту рубаху не готовили заранее, а снимали непосредственно с тела, она должна была быть не новой, а ношеной: считалось, что отец будет в таком случае сильнее любить новорожденного, а тот – спокойнее спать.

В бане происходило первое омовение малыша: его поливали заранее приготовленной водой, положив туда соль – «от всякой болезни и нечисти», яйцо – «чтоб ребенок был белым и чистым, как яичко», серебряную монетку – «чтоб был богат». Воду, которой мыли малыша, выливали в определенном месте: снаружи избы на тот ее угол, в котором был красный кут. 

В доме новорожденного повитуха проводила от нескольких дней до нескольких недель, помогая роженице управляться с ребенком. Уход ее из дома проходил строго по заведенному ритуалу. Но связь повитухи с принятым ею младенцем и его матерью не прерывалась: она была самым почетным гостем на всех семейных праздниках, всех детей в селе считала своими,  знала, кому нужна помощь, приходила всегда на выручку. В деревнях в то время не было детских садов, поэтому она присматривала за детьми сразу из нескольких семей. У повитух был даже свой  день – 8 января – дети приходили к ним в гости, приносили пироги…

Считалось, что после смерти повитуха не понесет тех испытаний, что предназначены обычным грешным людям, потому что за нее молятся дети, а Бог снисходит к их молитвам.

Повитухой могла стать только замужняя или овдовевшая женщина в возрасте, которая сама имела детей. Свое искусство они передавали особым образом, тщательно выбирая себе преемницу, как правило, из своей родни, обязательно младше возрастом. Обычно, выбрав одну из дочерей, повивальная бабка начинала с подросткового возраста готовить ее к наследованию своего ремесла: такие девочки ходили с матерями на роды, помогали им, приобретали необходимые навыки.

Вот в такой уважаемой семье воспитывалась Поля. Перешли ли к ней материнские навыки? Одна из дочерей Аполлинарии Ивановны, Ольга, вспоминает:

– Мама знала все необходимые обряды, но сама роды никогда не принимала. Ее дети появились на свет в роддоме. Дети были крепкие, красивые, здоровенькие. Если обращались за помощью женщины с детьми, мама никогда не отказывала: мыла детей в бане, правила головку, убирала грыжу, щетинку. Одним движением руки могла успокоить заходившегося в плаче ребенка. Обращались за помощью и взрослые; правила больную спину и вывихи, заговаривала больные зубы, останавливала кровотечения. Меня больше всего удивляло, как она голыми руками переносила осиные гнезда.

Ты сейчас далеко – далеко, между нами – снега и снега…

На хрупкие плечи молодой женщины легли все тяготы военного времени, смыслом жизни стал наказ мужа – во что бы то ни стало сохранить семью, а самому младшему сынишке в то время не было и двух лет… Бралась за любую тяжелую работу, вела хозяйство, вечерами кроила, шила, чтобы как-то одеть детей. Дети во всем помогали: летом сажали огород, пололи и поливали грядки, окучивали картошку. Всей семьей ходили на сенокос, заготавливали сено для своей кормилицы – коровы. Зимой, как могли, добывали  дрова. Дом был большой, все помещения протопить  невозможно – решили жить все вместе в самой теплой комнате. Выручал лес: весной собирали березовый сок, летом заготавливали грибы, ягоды, травы, корешки…

Всей семьей читали и перечитывали письма с фронта и писали отцу, не дожидаясь ответа. Собирали и высылали на фронт посылочки с махоркой, кисетами, которые шили и вышивали сами. Молились, чтобы быстрей закончилась проклятая война, ждали и надеялись на возвращение живым и невредимым отца.

А с фронта поступали страшные известия. В декабре 1941 года пришло первое: пропал без вести брат Поли, в мае 1942 года погиб второй. В августе того же года умер от ран племянник – Павлин, в 1944 году погиб еще один – Вениамин. У племянницы Николая не вернулся с фронта муж.

Поля, работая в заготовительном пункте, освоила профессию старшего гуртоправа. Гуртоправ занимался уходом за крупным рогатым скотом во время перегона стада в Вологду, на мясокомбинат. Старший гуртоправ отвечал за стадо, чтобы животные были здоровыми и не похудели за время перегона, отвечал и за бригаду гуртоправов – 12 человек – а в ней одни  подростки, среди которых и ее 15-летняя дочь Галина. Двести пятьдесят километров с жалкими котомками за плечами туда и обратно шли пешком… И так несколько раз. Дома за хозяйку оставалась старшая дочь Илария (Лариса). Одиннадцатилетний Юра увязался с мамой и стойко переносил все тяготы перегонов, дежурство на ночных привалах. Все питание – кружка молока, лесные ягоды, травы – хлеба на весь путь не хватало.

Чужого горя не бывает

Тяжелое время наступило в 1943 году, когда у Юры украли хлебные карточки на декаду – на всю семью. Галина вспоминает:

– Было страшно смотреть на вмиг постаревшее лицо мамы. Она не плакала, виновного не наказала, просто сказала, что нужно жить и выжить. Помог дядя Ваня, брат отца: он после ранения вернулся с фронта домой, работал в лесничестве. Своих детей у него не было, и нас он любил, как родных. Узнал о нашей беде, сразу пришел на помощь; помогали и его друзья, лесничие. Мама работала рядом с бойней, и там, узнав о нашем несчастье, давали немного запекшей крови животных. Все это богатство разрезалось на крошечные кусочки и делилось между всеми детьми. Мама отправила меня в совхоз, где я отработала все лето, за расчетом. Получив маленькие мешочки зерна и гороха, я шла обратно пешком, крепко прижимая мешочки к груди. Надо было видеть радостные лица братьев и сестер при виде этого богатства!

Так и выживали…

Лидия Воронина