НАШЕ БЛОКАДНОЕ ДЕТСТВО
756
К Дню полного снятия блокады Ленинграда
Сегодня - День полного освобождения Ленинграда от блокады. О подвиге ленинградцев написано немало книг, сохранились воспоминания жителей города, и тем не менее возможность побеседовать со свидетелями тех далёких лет дорогого стоит…
Жительнице Выборга Ларисе Викторовне МАЛЕЦ к началу войны исполнилось десять.
- До войны наша семья жила очень хорошо, - вспоминает активистка секции блокадников выборгского Совета ветеранов Лариса Малец. - Квартира наша находилась на проспекте Майорова, рядом с Исаакиевской площадью (эту квартиру получил когда-то мой дедушка, мичман флота). За храбрость, проявленную в русско-японскую войну 1905 года, он был награждён императорским крестом. До революции каждый год дед вместе с семьей получал официальное приглашение на императорский бал. Императрица Мария Фёдоровна для приглашённых на бал детей всегда готовила гостинцы, у моей мамы была кукла, жемчужное ожерелье и две перламутровые пуговицы - подарки императорского двора. Позже мама нашила императорские пуговицы на своё платье. Мне она так нравилась в этом платье в горошек…
Я ходила в школу, до сих пор помню свою первую учительницу Лидию Михайловну. Школьной формы не было, девочки одевались в платья и юбочки. В портфеле лежали тетрадки, в деревянном пенале - простой и красный карандаши, ручка с пером, обязательно чернильница, завёрнутая в пакетик, чтобы чернила не проливались. Учиться мне нравилось, читать и писать я научилась рано, в семь лет уже что-то сочиняла, рифмовала. А ещё я любила танцевать. Первого мая папа всегда нас, детей, брал с собой на демонстрацию. После торжественного шествия были народные гуляния, все пели и танцевали, я - тоже. Зрители весело аплодировали и угощали нас ирисками.
В первые же дни войны в школу попал снаряд, и учёба закончилась. Разбомбили и наш дом на Майорова, всей семьей мы перебрались в 18-метровую комнатушку маминой сестры, тёти Вали. До войны тётя работала на фабрике “Красное знамя”, где вязались фильдеперсовые чулки - такие красивые, блестящие, со стрелками… Продукцию фабрики работникам выносить домой, конечно, было запрещено, но в виде премии чулки всё-таки выдавались.
Помню, как пахнет воздух войны: однажды неподалёку разорвался снаряд, а мы с ребятами бегали собирать осколки. Мы их разглядывали, придумывали, на что они похожи, коллекционировали.
Во время обстрелов ленинградцы собирались в бомбоубежищах. Удивительно, но в этих подвалах люди тепло общались, сходились по интересам: кто-то читал, кто-то сочинял стихи…
Папа трудился на оборонном заводе, и вместе с оборудованием работников вывезли в Свердловск. Но при обстреле завода отца ранило, и эвакуировался он уже в медсанчасти, поэтому семью эвакуировать вместе с раненым не удалось. Мы - трое детей (я старшая) и мама - остались в Ленинграде.
Выехать удалось только в марте 1942-го. В Тихвине нас посадили в грузовые вагоны, до Свердловска добирались месяц. Помню нары, застеленные соломой, мама надела на нас всю одежду, чтобы хоть как-то согреть. К моему поясу привязала чайник - на станциях, где были стоянки по полчаса, я бегала за кипятком. Чтобы не потеряться, эшелон ведь большой, мама прилаживала к двери лоскуток, по которому я и ориентировалась. В течение всего пути выдавали паёк: кусок хлеба и похлёбку. По приезду на место все пассажиры эшелона прошли медобработку, ехали-то месяц в грязных вагонах. В Свердловске я вновь пошла в школу, папа работал, мама нянчилась с младшими детьми.
По окончании войны мы вернулись в Ленинград, к тётке. Здесь я уже окончила школу для девочек на канале Грибоедова. В школах было организовано дежурство по госпиталям, в основном мы помогали медперсоналу и выступали с самодеятельными номерами перед ранеными. А больные угощали нас сахаром. Запомнился мне один молодой солдатик без ног, который после моего выступления спросил: “А про любовь ты спеть можешь?”. Я покосилась на руководительницу и, согласно кивнув, затянула: “Тот, кто с любовью по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадёт…”.
Наша школа дружила с Нахимовским училищем, девочек обучали хорошим манерам и светским танцам. Наша семья была бедной, поэтому я так завидовала одноклассницам, у которых были красивые платья, чулки, они закружатся в танце с ребятами, а у меня слёзы…
В 1946-м папа заболел и слёг, мама устроилась дворником, нам даже выделили небольшую подвальную комнатушку, правда, по ней, как у себя дома, бегали здоровенные крысы. Семья большая, есть нечего, тем более наша квартира со всем имуществом и вещами ещё во время войны была разбита, продать или обменять что-то возможности не было. На детские карточки выдавали булочки, посыпанные сахаром, их мы и обменивали на другие продукты. Помню, отоварила я карточки, а есть так хотелось, что не удержалась и слизала с них сахар. Стою на рынке, продаю эти булочки, а покупательница подходит и говорит: “Детские булочки сахаром посыпают, а у вас они без него, но по той же цене…”, - но посмотрела на меня и пожалела, купила.
Потом к нам из Выборга приехала в гости папина сестра и тут же его, больного, забрала с собой. Позже переехали и мы. В Выборге началась совсем другая жизнь: папа поправился, прямо с Крепостного моста ловил рыбу - корюшку, лещей, судака. А летом мы всей семьей собирали грибы и ягоды, так и выживали.
Детское увлечение Ларисы Викторовны пением и танцами сопровождало её всю жизнь: где бы она ни жила, везде пела и плясала.
- Однажды в Китае (муж - военный) меня попросили подготовить лекцию ко дню 8 Марта для местных женщин и концертную программу. Я подхожу к замполиту и спрашиваю: как правильно поставить ударение - Берег Слоновой Кости или Кости? Он засмеялся и говорит: “Ставьте, где хотите, они всё равно вас не поймут…”.
Я - неунывающий человек, всегда и везде была заводилой, и, несмотря на трудное детство, настроение не угасло.
Записала Маргарита ЗАХАРОВА
Сегодня - День полного освобождения Ленинграда от блокады. О подвиге ленинградцев написано немало книг, сохранились воспоминания жителей города, и тем не менее возможность побеседовать со свидетелями тех далёких лет дорогого стоит…
Жительнице Выборга Ларисе Викторовне МАЛЕЦ к началу войны исполнилось десять.
- До войны наша семья жила очень хорошо, - вспоминает активистка секции блокадников выборгского Совета ветеранов Лариса Малец. - Квартира наша находилась на проспекте Майорова, рядом с Исаакиевской площадью (эту квартиру получил когда-то мой дедушка, мичман флота). За храбрость, проявленную в русско-японскую войну 1905 года, он был награждён императорским крестом. До революции каждый год дед вместе с семьей получал официальное приглашение на императорский бал. Императрица Мария Фёдоровна для приглашённых на бал детей всегда готовила гостинцы, у моей мамы была кукла, жемчужное ожерелье и две перламутровые пуговицы - подарки императорского двора. Позже мама нашила императорские пуговицы на своё платье. Мне она так нравилась в этом платье в горошек…
Я ходила в школу, до сих пор помню свою первую учительницу Лидию Михайловну. Школьной формы не было, девочки одевались в платья и юбочки. В портфеле лежали тетрадки, в деревянном пенале - простой и красный карандаши, ручка с пером, обязательно чернильница, завёрнутая в пакетик, чтобы чернила не проливались. Учиться мне нравилось, читать и писать я научилась рано, в семь лет уже что-то сочиняла, рифмовала. А ещё я любила танцевать. Первого мая папа всегда нас, детей, брал с собой на демонстрацию. После торжественного шествия были народные гуляния, все пели и танцевали, я - тоже. Зрители весело аплодировали и угощали нас ирисками.
В первые же дни войны в школу попал снаряд, и учёба закончилась. Разбомбили и наш дом на Майорова, всей семьей мы перебрались в 18-метровую комнатушку маминой сестры, тёти Вали. До войны тётя работала на фабрике “Красное знамя”, где вязались фильдеперсовые чулки - такие красивые, блестящие, со стрелками… Продукцию фабрики работникам выносить домой, конечно, было запрещено, но в виде премии чулки всё-таки выдавались.
Помню, как пахнет воздух войны: однажды неподалёку разорвался снаряд, а мы с ребятами бегали собирать осколки. Мы их разглядывали, придумывали, на что они похожи, коллекционировали.
Во время обстрелов ленинградцы собирались в бомбоубежищах. Удивительно, но в этих подвалах люди тепло общались, сходились по интересам: кто-то читал, кто-то сочинял стихи…
Папа трудился на оборонном заводе, и вместе с оборудованием работников вывезли в Свердловск. Но при обстреле завода отца ранило, и эвакуировался он уже в медсанчасти, поэтому семью эвакуировать вместе с раненым не удалось. Мы - трое детей (я старшая) и мама - остались в Ленинграде.
Выехать удалось только в марте 1942-го. В Тихвине нас посадили в грузовые вагоны, до Свердловска добирались месяц. Помню нары, застеленные соломой, мама надела на нас всю одежду, чтобы хоть как-то согреть. К моему поясу привязала чайник - на станциях, где были стоянки по полчаса, я бегала за кипятком. Чтобы не потеряться, эшелон ведь большой, мама прилаживала к двери лоскуток, по которому я и ориентировалась. В течение всего пути выдавали паёк: кусок хлеба и похлёбку. По приезду на место все пассажиры эшелона прошли медобработку, ехали-то месяц в грязных вагонах. В Свердловске я вновь пошла в школу, папа работал, мама нянчилась с младшими детьми.
По окончании войны мы вернулись в Ленинград, к тётке. Здесь я уже окончила школу для девочек на канале Грибоедова. В школах было организовано дежурство по госпиталям, в основном мы помогали медперсоналу и выступали с самодеятельными номерами перед ранеными. А больные угощали нас сахаром. Запомнился мне один молодой солдатик без ног, который после моего выступления спросил: “А про любовь ты спеть можешь?”. Я покосилась на руководительницу и, согласно кивнув, затянула: “Тот, кто с любовью по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадёт…”.
Наша школа дружила с Нахимовским училищем, девочек обучали хорошим манерам и светским танцам. Наша семья была бедной, поэтому я так завидовала одноклассницам, у которых были красивые платья, чулки, они закружатся в танце с ребятами, а у меня слёзы…
В 1946-м папа заболел и слёг, мама устроилась дворником, нам даже выделили небольшую подвальную комнатушку, правда, по ней, как у себя дома, бегали здоровенные крысы. Семья большая, есть нечего, тем более наша квартира со всем имуществом и вещами ещё во время войны была разбита, продать или обменять что-то возможности не было. На детские карточки выдавали булочки, посыпанные сахаром, их мы и обменивали на другие продукты. Помню, отоварила я карточки, а есть так хотелось, что не удержалась и слизала с них сахар. Стою на рынке, продаю эти булочки, а покупательница подходит и говорит: “Детские булочки сахаром посыпают, а у вас они без него, но по той же цене…”, - но посмотрела на меня и пожалела, купила.
Потом к нам из Выборга приехала в гости папина сестра и тут же его, больного, забрала с собой. Позже переехали и мы. В Выборге началась совсем другая жизнь: папа поправился, прямо с Крепостного моста ловил рыбу - корюшку, лещей, судака. А летом мы всей семьей собирали грибы и ягоды, так и выживали.
Детское увлечение Ларисы Викторовны пением и танцами сопровождало её всю жизнь: где бы она ни жила, везде пела и плясала.
- Однажды в Китае (муж - военный) меня попросили подготовить лекцию ко дню 8 Марта для местных женщин и концертную программу. Я подхожу к замполиту и спрашиваю: как правильно поставить ударение - Берег Слоновой Кости или Кости? Он засмеялся и говорит: “Ставьте, где хотите, они всё равно вас не поймут…”.
Я - неунывающий человек, всегда и везде была заводилой, и, несмотря на трудное детство, настроение не угасло.
Записала Маргарита ЗАХАРОВА
Читайте также
-
На мемориале в Кузьминском после реставрации открыта мемориальная плита в память о чекистах
-
В Ленобласти подписано соглашение о создании уникального реабилитационного центра
-
Реставрация зданий на Крепостной, 2 и 4 в Выборге близится к завершению
-
Выборгский и Всеволожский районы – первые по арендным доходам муниципального имущества
-
В Светогорске пожарные вызволили провалившегося в колодец пса
-
Наши «мушкетёры» — сильнейшие в регионе!
