ИОСИФ БРОДСКИЙ КАК ЗЕРКАЛО ПОЛЯНСКОЙ ПИОНЕРИИ
Первая половина этой зимы прошла у меня в архиве Министерства обороны. Вернее, в его филиале, что у Витебского вокзала. Там, где хранятся документы обо всех раненых и убитых во всём СССР и современной России на всех фронтах прошедших войн. А потом ещё понадобились фотодокументы по боевым действиям на Карельском перешейке в ходе Финской и Великой Отечест- венной войн. Так я оказался в архиве кино-фотодокументов.
Сижу себе, перебираю пожелтевшие послевоенные фотографии Выборгского и Приозерского районов, читаю подписи на стареньких снимках, возмущаюсь по поводу грубых ошибок в подписях, словом, продуктивно работаю. А ошибок там действительно много. То вдруг вижу подпись о жестоком отношении немецких фашистов к усадьбе Репина в его Пенатах и удивляюсь тому, что человек снимавший и тот, кто подписал фото уже сегодня, даже не задумались о том, что ни одного стрелявшего, а тем более поджигавшего немца у стен Ленинграда со стороны Ка- рельского перешейка не стояло - здесь нашими противниками были финны.
Или вдруг посёлок Воз-несенье, что на самом востоке Ленинградской области, подписан как выборгский, то есть самый западный. А уж названия финских населённых пунктов и послевоенные географические названия Карельского перешейка чуть не все с ошибками. Мне как краеведу - это и непонятно, и неприятно. Уж можно было поглядеть, как река Тайпалеенйоки на финских картах писалась, чтобы тебя, фотокора, не только родная редакция понимала, но и спустя 70 лет человек из Рязани понимал, что это берег сегодняшней реки Бурная.
Короче, сижу, бубню, составляя попутно список обнаруженных ошибок, а рядом работает женщина с фотографиями из архива семьи Иосифа Бродского. Его отец был военным фотокорреспондентом, поэтому ящик солидный такой с противным номером - 13. Соседка что-то периодически записывала в блокнотик, положив очередной снимок на стол и сверяясь с надписями на нём и чирикая ручкой. И вдруг я не поверил своим глазам. На снимке страшненький карзубый мальчишка был запечатлен на фоне знакомого мне с детства здания. Это была моя родная Полянская школа, только какая-то не такая, а мальчуган был мне не знаком, не полянский, явно.
Я обратился к соседке с вопросом, не Полянская ли школа изображена на снимке. На что она, удивлённо на меня посмотрев, ответила отрицательно: "Какой-то пионерлагерь в какой-то Усикирке". Вот-те и на! Уусикиркко - до 1948-го года так и называли с одиночными буквами и склоняемым "а" в окончании при написании, а с января 1949-го появился посёлок Поляны. А школу в этом здании открыли только в 1950-м году после долгого и трудного послевоенного ремонта.
Я подошёл к хозяйке зала, Любови Николаевне, и попросил её показать мне архив Бродского. Для того, чтобы что-то посмотреть там, надо получить разрешение у директора архива, убедительно обосновав свою просьбу и получив разрешение. Потом всё это заказать, и только тогда выкатят на тележке испрашиваемый тобою ящик с фотографиями. Потом находишь то, что ищешь, и снова делаешь заявку на копии или цифровой вариант снимка.
В моё положение вошли, и спустя некоторое время ящик за № 13-им (именной) перекочевал ко мне. Мне до этого говорили мои сосновские коллеги, что на сайте почему-то Зеленогорска есть какие-то снимки с Бродским в Полянах, но сколько их и при каких обстоятельствах они сделаны, я даже не предполагал. Самому посмотреть не удалось, потому что Интернет в моей деревне дровяной, а к весне поленница закончилась, и Интернет "мегафоновский" тоже. А "ростелекомовский" даже и не начинался, если только присутствовал в задумке высшего его руководства, которое получило за тот Интернет "золотой параплан" и на нём отчалило восвояси, подальше от проблем телефонии и плетения паутины в моей деревне. Виртуальной с виртуальными же достижениями. Так что нет приличной всемирной паутины в Удальцово, только естественная с живым пауком в уголочке её. Поэтому я и погрузился с интересом в материальные, а не виртуальные фотографии знакомых, а, заодно, и незнакомых мне мест и фактов биографии знаменитого поэта.
Первые снимки в хранилище относились к периоду эвакуации Бродских в Вологодскую область. Целая стопка их или даже две за 1942-й и 1943-й годы отражали жизнь совсем маленького Оси в Череповце. Поскольку такой факт ранее ускользнул от моего внимания и тема не моя, Череповец я быстро пропустил, хотя там были очень качественные и любопытные для заинтересованных лиц фотографии.
Но как только я добрался до 1948-го года, интерес мой к ящику № 13 был вознаграждён сторицей. Целая серия снимков, довольно средненького качества, запечатлела то, что было мне известно только по рассказам полянских ветеранов. С фотоуслугами в первые послевоенные годы в деревнях были большие проблемы, и снимки тех лет чаще всего запечатлевали лица передовиков и родни, клубы, библиотеки, магазины и почти никогда виды населённых пунктов той поры и окрестные пейзажи. Места, изображённые в конце 40-х, я сам впервые увидел уже в конце 50-х годов. Многое за это десятилетие изменилось, кое-что пропало или выглядело иначе. А самым главным было то, что среди выдающихся людей, чьи имена так или иначе связаны с Полянами, никогда не звучала фамилия Иосифа Бродского.
Жил-то он совсем недавно, отечественные литературоведы и литераторы перестали его ругать и начали хвалить только лишь с умиранием социализма в нашей стране, до этого с блеском кого-то победившего. Чёрт с ней, с политикой, но не признавать огромного таланта поэта Бродского, чьи мемориальные доски заменили недавних копеечных кумиров, наверное, неправильно и несправедливо. Своих героев надо знать, даже если их сначала признали не у нас. В своём отечестве пророки и кумиры не всегда в почёте…
Из видовых фотографий с юным пионером Осей на переднем плане более всего узнаваемо было здание бывшей финской школы домохозяек. В Отечественную войну внутренность её и крыша сгорели, но силами каких-то городских структур здание постепенно восстановили и отремонтировали, устранив последствия пожара. В течение сороковых годов возрождаемое советское хозяйство "Поляны", возглавляемое в тот период будущим целинником и Героем Социалистического Труда Александром Андреевичем Белобоким, с огромными трудностями и напряжением занималось созданием материальной базы совхоза. Строилась конюшня на месте усадьбы капеллана и скотный двор на месте резиденции священника Уусикирккской кирхи. Латали кое-какие строения, оставшиеся от финнов, чтобы разместить всё прибавляющееся население Уси-кирки, а остальное доделали вернувшиеся с войны мужики.
Ленинград восстанавливался после блокады, все строительные материалы шли туда, поэтому достать кирпич, стекло, гвозди, рубероид и всё, что необходимо для стройки, было проблемой. Поэтому восстанавливали только то в первую очередь, за что могли объявить саботажником и отобрать партбилет, а то и посадить или отдать под суд, как это случилось с первым директором "Полян" - М. Прониным. То есть не жильё, не объекты соцкультбыта и не школы, а коровники, конюшни, птичники, лесопилки и электростанции были первоочередной задачей. А иначе бы и не выжили, не начни сеять и доить.
Под школы же приспосабливали подходящие, сохранившиеся в пламени войны здания, но первое было крайне мало, второе - сгорело, третье - вообще было складским помещением. Поэтому и стали приспосабливать и ремонтировать здание финской школы домохозяек. Ещё раньше на него положили глаз какие-то областные структуры и ещё до открытия четвёртой по счёту Полянской школы, которую я и сам закончил, в здании кто-то потихоньку делал ремонт, латали и возводили взамен сгоревших участков крышу кирпичного здания.
Там, где это стало возможно, то есть в отремонтированных помещениях с крышей над головой, на лето стали размещать пионерский лагерь. Начали с правого от входа крыла, потому что, по свидетельству очевидцев, левую часть крыши закончили приводить в порядок только к 1950-му году, когда в здании разместили Полянскую семилетнюю школу. Что это были за организации, сплошь номерные в войну и сразу после неё, уже, похоже, не узнать. А может, и областные власти, судя по тому, как на ремонт находились силы, средства и стройматериалы. Плёвенькой строительной организации или макаронной фабрике такое было явно не под силу. Как раз за два года до этого события и запечатлён пионер Ося Бродский перед зданием почти отремонтированной школы летом 1948-го…
(Окончание в следующем выпуске выходного дня)
Сижу себе, перебираю пожелтевшие послевоенные фотографии Выборгского и Приозерского районов, читаю подписи на стареньких снимках, возмущаюсь по поводу грубых ошибок в подписях, словом, продуктивно работаю. А ошибок там действительно много. То вдруг вижу подпись о жестоком отношении немецких фашистов к усадьбе Репина в его Пенатах и удивляюсь тому, что человек снимавший и тот, кто подписал фото уже сегодня, даже не задумались о том, что ни одного стрелявшего, а тем более поджигавшего немца у стен Ленинграда со стороны Ка- рельского перешейка не стояло - здесь нашими противниками были финны.
Или вдруг посёлок Воз-несенье, что на самом востоке Ленинградской области, подписан как выборгский, то есть самый западный. А уж названия финских населённых пунктов и послевоенные географические названия Карельского перешейка чуть не все с ошибками. Мне как краеведу - это и непонятно, и неприятно. Уж можно было поглядеть, как река Тайпалеенйоки на финских картах писалась, чтобы тебя, фотокора, не только родная редакция понимала, но и спустя 70 лет человек из Рязани понимал, что это берег сегодняшней реки Бурная.
Короче, сижу, бубню, составляя попутно список обнаруженных ошибок, а рядом работает женщина с фотографиями из архива семьи Иосифа Бродского. Его отец был военным фотокорреспондентом, поэтому ящик солидный такой с противным номером - 13. Соседка что-то периодически записывала в блокнотик, положив очередной снимок на стол и сверяясь с надписями на нём и чирикая ручкой. И вдруг я не поверил своим глазам. На снимке страшненький карзубый мальчишка был запечатлен на фоне знакомого мне с детства здания. Это была моя родная Полянская школа, только какая-то не такая, а мальчуган был мне не знаком, не полянский, явно.
Я обратился к соседке с вопросом, не Полянская ли школа изображена на снимке. На что она, удивлённо на меня посмотрев, ответила отрицательно: "Какой-то пионерлагерь в какой-то Усикирке". Вот-те и на! Уусикиркко - до 1948-го года так и называли с одиночными буквами и склоняемым "а" в окончании при написании, а с января 1949-го появился посёлок Поляны. А школу в этом здании открыли только в 1950-м году после долгого и трудного послевоенного ремонта.
Я подошёл к хозяйке зала, Любови Николаевне, и попросил её показать мне архив Бродского. Для того, чтобы что-то посмотреть там, надо получить разрешение у директора архива, убедительно обосновав свою просьбу и получив разрешение. Потом всё это заказать, и только тогда выкатят на тележке испрашиваемый тобою ящик с фотографиями. Потом находишь то, что ищешь, и снова делаешь заявку на копии или цифровой вариант снимка.
В моё положение вошли, и спустя некоторое время ящик за № 13-им (именной) перекочевал ко мне. Мне до этого говорили мои сосновские коллеги, что на сайте почему-то Зеленогорска есть какие-то снимки с Бродским в Полянах, но сколько их и при каких обстоятельствах они сделаны, я даже не предполагал. Самому посмотреть не удалось, потому что Интернет в моей деревне дровяной, а к весне поленница закончилась, и Интернет "мегафоновский" тоже. А "ростелекомовский" даже и не начинался, если только присутствовал в задумке высшего его руководства, которое получило за тот Интернет "золотой параплан" и на нём отчалило восвояси, подальше от проблем телефонии и плетения паутины в моей деревне. Виртуальной с виртуальными же достижениями. Так что нет приличной всемирной паутины в Удальцово, только естественная с живым пауком в уголочке её. Поэтому я и погрузился с интересом в материальные, а не виртуальные фотографии знакомых, а, заодно, и незнакомых мне мест и фактов биографии знаменитого поэта.
Первые снимки в хранилище относились к периоду эвакуации Бродских в Вологодскую область. Целая стопка их или даже две за 1942-й и 1943-й годы отражали жизнь совсем маленького Оси в Череповце. Поскольку такой факт ранее ускользнул от моего внимания и тема не моя, Череповец я быстро пропустил, хотя там были очень качественные и любопытные для заинтересованных лиц фотографии.
Но как только я добрался до 1948-го года, интерес мой к ящику № 13 был вознаграждён сторицей. Целая серия снимков, довольно средненького качества, запечатлела то, что было мне известно только по рассказам полянских ветеранов. С фотоуслугами в первые послевоенные годы в деревнях были большие проблемы, и снимки тех лет чаще всего запечатлевали лица передовиков и родни, клубы, библиотеки, магазины и почти никогда виды населённых пунктов той поры и окрестные пейзажи. Места, изображённые в конце 40-х, я сам впервые увидел уже в конце 50-х годов. Многое за это десятилетие изменилось, кое-что пропало или выглядело иначе. А самым главным было то, что среди выдающихся людей, чьи имена так или иначе связаны с Полянами, никогда не звучала фамилия Иосифа Бродского.
Жил-то он совсем недавно, отечественные литературоведы и литераторы перестали его ругать и начали хвалить только лишь с умиранием социализма в нашей стране, до этого с блеском кого-то победившего. Чёрт с ней, с политикой, но не признавать огромного таланта поэта Бродского, чьи мемориальные доски заменили недавних копеечных кумиров, наверное, неправильно и несправедливо. Своих героев надо знать, даже если их сначала признали не у нас. В своём отечестве пророки и кумиры не всегда в почёте…
Из видовых фотографий с юным пионером Осей на переднем плане более всего узнаваемо было здание бывшей финской школы домохозяек. В Отечественную войну внутренность её и крыша сгорели, но силами каких-то городских структур здание постепенно восстановили и отремонтировали, устранив последствия пожара. В течение сороковых годов возрождаемое советское хозяйство "Поляны", возглавляемое в тот период будущим целинником и Героем Социалистического Труда Александром Андреевичем Белобоким, с огромными трудностями и напряжением занималось созданием материальной базы совхоза. Строилась конюшня на месте усадьбы капеллана и скотный двор на месте резиденции священника Уусикирккской кирхи. Латали кое-какие строения, оставшиеся от финнов, чтобы разместить всё прибавляющееся население Уси-кирки, а остальное доделали вернувшиеся с войны мужики.
Ленинград восстанавливался после блокады, все строительные материалы шли туда, поэтому достать кирпич, стекло, гвозди, рубероид и всё, что необходимо для стройки, было проблемой. Поэтому восстанавливали только то в первую очередь, за что могли объявить саботажником и отобрать партбилет, а то и посадить или отдать под суд, как это случилось с первым директором "Полян" - М. Прониным. То есть не жильё, не объекты соцкультбыта и не школы, а коровники, конюшни, птичники, лесопилки и электростанции были первоочередной задачей. А иначе бы и не выжили, не начни сеять и доить.
Под школы же приспосабливали подходящие, сохранившиеся в пламени войны здания, но первое было крайне мало, второе - сгорело, третье - вообще было складским помещением. Поэтому и стали приспосабливать и ремонтировать здание финской школы домохозяек. Ещё раньше на него положили глаз какие-то областные структуры и ещё до открытия четвёртой по счёту Полянской школы, которую я и сам закончил, в здании кто-то потихоньку делал ремонт, латали и возводили взамен сгоревших участков крышу кирпичного здания.
Там, где это стало возможно, то есть в отремонтированных помещениях с крышей над головой, на лето стали размещать пионерский лагерь. Начали с правого от входа крыла, потому что, по свидетельству очевидцев, левую часть крыши закончили приводить в порядок только к 1950-му году, когда в здании разместили Полянскую семилетнюю школу. Что это были за организации, сплошь номерные в войну и сразу после неё, уже, похоже, не узнать. А может, и областные власти, судя по тому, как на ремонт находились силы, средства и стройматериалы. Плёвенькой строительной организации или макаронной фабрике такое было явно не под силу. Как раз за два года до этого события и запечатлён пионер Ося Бродский перед зданием почти отремонтированной школы летом 1948-го…
(Окончание в следующем выпуске выходного дня)
